До вокзала Панамы была всего одна остановка, а в Панаме шел дождь. Тридцать французов из экспедиции и администрации протекторатов шли в плащах и под зонтиками по латиноамериканскому городу Панаме. Мокрые панели, мокрые бульвары и скверы, вода, брызжущая из водосточных труб невысоких домов с мокрыми черепичными крышами, пасмурное небо, – ничто не напоминало о хрестоматийно известных по рекламам карнавалах и ярких праздниках с танцующими мужчинами в сомбреро и темноглазыми женщинами в цветастых платьях. Поль чувствовал себя нелепо в матросском плаще с капюшоном. Было жарко. Но если снять плащ, промокнет одежда, а красивый пиджак потеряет элегантную форму. На Хатуту, когда шел дождь, все снимали тапы и ходили голыми. Что-то было лишнее в системе условностей белых людей.
Предводительствовала французскими подданными маленькая худощавая пожилая дама-лингвистка, которая вчера отчитывала Поля за то, что он сбежал с конференции. Звали ее мадам Колоньи. Она много путешествовала и знала Панаму. В беседке-ротонде на площади перед кафедральным собором все закрыли зонтики, сняли плащи. Мадам Колоньи рассказывала:
– Постройка этого собора была начата в тысяча шестьсот семьдесят третьем году. В течении последующих столетий собор несколько раз перестраивался. В оригинале сохранилась почти вся центральная его часть. – Поль смотрел на собор, а перед его глазами был паровоз. Захотелось ссать. Здесь ссать было нельзя, хотя дождевые потоки моментально бы смыли мочу в канализационные люки. Еще одна лишняя условность белой цивилизации. Затем все вошли в собор, где остановились перед мадонной кисти Бартоломео Мурильо. Полю стало скучно, как тогда в детстве, когда мать водила его по музеям, заставляя запоминать имена художников. Затем все направились в церковь святого Франциска. Дождь прекратился, проглянуло солнце, от мокрых мостовых пошел пар, и это напомнило Полю паровоз. После церкви святого Франциска был ресторан. Это было роскошное помещение, где Поль по-настоящему ощутил себя в цивилизованном мире. В ресторане все, и мужчины и женщины, первым делом сходили в уборную. Здесь были писсуары, которых Поль двенадцать лет не видел. Официанты были в белых смокингах. За обед Поль заплатил шесть долларов. С появлением солнца на улицах появились туристы. Мадам Колоньи объявила, что одной из достопримечательностей Панамы считаются знаменитые ночные клубы и кабаре, но они открываются вечером, а всем пора на корабль. Мадам Туанасье тут же заметила, что ночные клубы далеко не положительное проявление цивилизации, на что Роже возразил, что при любых политических мировоззрениях следует уважать маленькие человеческие слабости. Мадам Колоньи повела всех на площадь, где продавались в магазинах, а то и прямо на панели, различные сувениры. Все напокупали сувениров. Поль купил большую устрашающую индейскую маску, красиво разрисованную, украшенную большими перьями незнакомых ему птиц. Когда подходили к вокзалу, Поль почувствовал некоторое волнение: ему опять предстояло увидеть паровоз. Опередив своих спутников, он побежал к вокзалу, купил билет до Бальбоа. До прихода поезда оставалось несколько минут. Поль пошел по перрону до того места, где была надпись по-испански: «остановка паровоза». Он уже знал, как будет «паровоз» по-испански и по-английски. В перспективе уходящих рельс показался перед паровоза. И сразу раздался его гудок, и выплеснулась вертикальная струя пара при гудке. Из трубы шел дым. С боков, откуда-то из-под колес вырывались клубы пара. Паровоз приближался, сверкая черным обтекаемым передом с белыми буквами и цифрами. Два сверкающих фонаря и два черных буфера, а под буферами, впереди всего паровоза выдвинутая вперед мощная красная решетка. Паровоз замедлил ход, остановился рядом с Полем. И после этого откуда-то между колес оглушительно пыхнуло, выстрелив облако пара, на миг закрывшее колеса. Поль почувствовал на лице теплую влагу этого пара. Поль сосчитал красно-черно-никелированные колеса. Их было четыре. Четыре больших колеса, а спереди два поменьше. Раздалось мощное шипенье, и пар пошел откуда-то сверху. По всему корпусу паровоза проходили швы с черными, как и корпус, заклепками.
– Поль! – послышался голос Бернара. Он стоял на подножке вагона, за ним выглядывал Роже. Они махали руками. – Поезд отходит! – Поль, не спуская глаз с паровоза, медленно пошел к вагону. Когда они приехали обратно в Бальбоа, Поль первым спрыгнул с подножки на перрон, побежал к паровозу. Машинист стоял в дверях кабины паровоза, держась за блестящие поручни. Путевой рабочий в брезентовых перчатках и комбинезоне, надетом на голое тело, спрыгнул с перрона между тендером и первым вагоном. Поль подошел ближе, наблюдая как рабочий отцепляет вагон от тендера. Грохнула и повисла вниз тяжелая стальная скоба, снятая с массивной зацепки. Кочегар на тендере что-то прокричал путейцу, тот что-то ответил. Они говорили по-английски. Американцы. Зона канала – территория Соединенных Штатов. Машинист, стоя в дверях, не глядя, сунул руку внутрь кабины, и паровоз издал короткий, как восклицание, гудок вместе с выхлопом пара. Машинист был, вероятно, старше Поля лет на десять. Он был в аккуратной железнодорожной, форме, но лицо его было измазано не то сажей, не то грязным маслом. Из под фуражки на виске торчала рыжая прядь. Они встретились взглядами. Полю очень хотелось загаворить с ним, пусть на ломаном английском, но он не решился, поскольку этот живой человек был частью этого железного чуда. Паровоз, издавая свист и шипение, тронулся отдельно от состава, задвигались горизонтальные полосы, завращались сверкающие колеса. Поль проводил взглядом свернувший на боковой путь паровоз, перевел дыхание. Его спутники ждали его на перроне. До него долетел приглушенный голос мадам Колоньи: – … ему же до сих пор одиннадцать лет… – Когда он подошел к ним, Бернар протянул ему матросский плащ и бумажный пакет, из которого торчала индейская маска, о которых Поль забыл. У самого Бернара были в руках плащ, зонт и много пакетов: сувениры.