Королевство Хатуту - Страница 169

169

– Биттэ.

Поль сказал по русски, из разговорника:

– Спасибо, – и взял одну конфету.

Женщина протянула конфеты мадам Туанасье. Та тоже сказала:

– Спасибо, – и тоже взяла одну конфету.

Фейгин пояснил, что эти конфеты называются подушечками. Конфеты были действительно похожи на крохотные подушечки. Они были явно сделаны из отходов сахарного производства, а внутри их была начинка из вязкого джема. Но Полю конфета показалась вкусной. Фейгин заговорил с женщиной, и та охотно отвечала. Поль не решился потребовать у Фейгина перевода, поскольку все они были на положении арестованных. Но Фейгин сам стал переводить. Оказывается, в лужской школе преподавали немецкий язык. Эта женщина до войны закончила восемь классов школы, а во время немецкой оккупации на практике усовершенствовала школьный немецкий. Во время войны она помогала партизанам: тайно поставляла им картошку, белый хлеб и шоколад. Белый хлеб и шоколад раз в неделю ей выдавали немцы за то, что она мыла полы в комендатуре и приносила дрова. На работу в милицию ее приняли за то, что она помогала партизанам. А где теперь эти партизаны – неизвестно. Поль понял: раз немцы за работу выдавали ей белый хлеб и шоколад, а теперь ей за работу выдают «подушечки» из отходов сахарного производства, то понятно, почему охранник сказал, что когда пришли «наши», лужане не очень-то и обрадовались. Допив кипяток, Поль и мадам Туанасье, поблагодарив, поставили кружки на стол. Женщина тут же всполоснула кружки над ведром, стоящим около печки, и налила в них еще кипятку. Фейгин подал кружки мсье Луни и одному из охранников. Они тоже стали пить кипяток. Однако «подушечек» женщина им не предложила. Вероятно «подушечки» продают здесь по карточкам.

В передней послышались громке голоса, ругань, и дверь со стуком распахнулась. Совсем молодой милиционер и мужчина в старом пальто с усилиями ввели бородатого старика в рваной солдатской шинели. Половина лица старика была распухшей от свежих синяков, из носа текла кровь. Руки старика были выкручены за спину и связаны толстой веревкой. Наручников у лужской милиции не было. Молодой милиционер и мужчина в старом пальто стали что-то объяснять, а старший милиционер что-то записывал. Авторучки у него не было, и он писал простой ручкой, макая перо в чернильницу. Затем бородатого старика увели за барьер и усадили на скамейку. Поскольку руки его были связаны, он не мог утереть кровь, и она текла по его шее, затекая за рваный воротник. Поль молча уставился на Фейгина, и тот тихим автоматическим голосом стал пояснять. В магазине по карточкам продавали водку. Была очередь. Бородатый старик подлез под прилавок и украл бутылку водки. За это ему ничего бы не сделали, просто отняли бы эту бутылку. Но крадучись, вытаскивая из ящика бутылку, он опрокинул соседний ящик, в котором было двенадцать бутылок водки. И все эти двенадцать бутылок разбились. Водка – дефицит, и на всю очередь ее бы не хватило. Когда старик опрокинул ящик, мужчины из очереди набросились на него и стали избивать. Возможно, его забили бы до смерти, если бы милиционер и заведующий магазином не связали его и не привели в отделение милиции. Женщина, ополаскивая кружки, поглядывала на старика, потом подошла к нему, о чем-то с ним переговорила, подошла к старшему милиционеру, стала что-то говорить, а старший продолжал писать. Женщина опять подошла к барьеру, заговорила со стариком, он отвечал ей хриплым басом, растягивая шипящие русские слова. Женщина вышла в соседнее помещение, принесла мокрую белую тряпку, стала вытирать старику кровь с нижней половины лица, продолжая с ним говорить. Фейгин после паузы, не глядя на Поля, стал переводить тихим монотонным голосом. Оказывается, женщина знала этого старика. Во время войны он был в партизанском отряде. Взглянув на Поля, Фейгин тем же монотонным голосом сказал:

– Вот представитель партизан, с которыми вы так хотели познакомиться, мсье Дожер.

Он впервые назвал Поля «мсье», а не «товарищ». На вопрос женщины, куда делись остальные партизаны, старик ответил, что среди партизан было несколько человек, не успевших вступить в советскую армию. Когда после немцев пришли «наши», их сразу расстреляли как дезертиров, остальных партизан куда-то увезли, и о них ничего не известно. А этого старика, учтя его возраст, не тронули. И тут опять загаворил старший охранник. Фейгин переводил почти синхронно, быстро подыскивая и находя соответствующие слэнговые эквиваленты:

– Я же говорил, они шкуры, – ворчал охранник. – И лужане и ихние партизаны. Дезертиры. Всю войну спокойно прожили в лесу и грабили местные деревни под видом партизан.

Тут снова распахнулась дверь, и вошли трое мужчин: один в новой шинели без погон, двое других в старомодных, но чистых пальто. Они растерянно взглянули на французов, стали что-то сердито говорить старшему милиционеру. Тот сдерженно отвечал. Мужчина в новой шинели что-то грозно выкрикнул. К нему тотчас подошел Фейгин, что-то сказал, и мужчина очень любезно заговорил с Фейгиным, а тот представил мужчину в шинели:

– Секретарь лужского райкома партии товарищ Калечец.

Когда Калечец с извиняющейся улыбкой пожимал французам руки, Фейгин объяснял:

– В Смольном узнали, что телефонная связь с Лугой временно прервана, а поскольку телеграф еще работал, Смольный стал слать срочные телеграммы в лужский райком с требованием немедленного ответа, но поскольку в райкоме никого не было, Смольный стал слать телеграммы непосредственно дежурному лужскому телеграфисту. Телеграфист сам побежал в райком, стали разыскивать секретаря райкома, и вот, наконец-то, нашли.

169