– Мне надо еще кое-что посмотреть. Не хочется мне говорить об этой выставке, но я обещала. – И она ушла в малые залы. Марго сказала:
– Поль, ты не досмотрел малые залы. Там есть интересные вещи.
– В Лувре интересней, – сказал Поль. Марго оживилась:
– Пошли в Лувр! Выступления начнуться через час. Мы успеем вернуться к маминой речи. – Они пошли к выходу навстречу входящей публике. И тут он почти столкнулся с Виолетт. Они невольно остановились. Виолетт была в строгом английском костюме без каких-либо признаков богемного стиля художников.
– Добрый день, мсье Дожер, – сказала она таким тоном, будто они виделись вчера. Не отвечая на приветствие, Поль сказал:
– Прежде чем выставлять мой портрет вы должны были спросить у меня разрешения.
– Вы дали согласие мне позировать, – нарочито спокойным тоном сказала Виолетт. – Я рисовала вас на палубе в присутствии всех людей на корабле, и вы не возражали. Кроме того, все, у кого на корабле были фотоаппараты, снимали вас в этом же виде, и вы тоже не возражали. Теперь эти снимки ходят по всему Парижу. – Марго ухватила Поля за локоть:
– Поль, прекрати! Картина хорошая. Правильная композиция, и фон, море, небо, и южный колорит. Это же все сделано по вдохновению, это же искусство.
– Искусство? – прорычал Поль, и глядя в упор на Виолетт, тихо и злобно сказал: – А вот я сейчас сдеру с тебя всю одежду, и все здесь увидят тебя голой, а я скажу, что это по вдохновению, и это искусство. – Виолетт невольно отступила. Сузив близко посаженные глаза, она сказала:
– Мсье Дожер, ваши претензии более не ко мне, а к устроителям выставки. Они сами отбирали мои работы. – Марго упорно потянула Поля в сторону. Виолетт оглядела Марго быстрым, но цепким взглядом, и Марго сказала:
– Извините, мадемуазель. Вы талантливо пишете. – И она с силой повела Поля к выходу. Они не пошли в Лувр. Поль был уже сыт искусством. Они дошли до Нотр-Дама, поднялись по каменной винтовой лестнице до самой крыши левой колокольни. У Марго был с собой фотоаппарат. Поль полез по обледенелой свинцовой крыше, ухватился за короткий шпиль. Здесь наверху был сильный холодный ветер, но веселое настроение возвратилось, как и всегда в присутствии Марго. И она сфотографировала его, весело оскалившегося, держащегося за шпиль на скользкой крыше. Спускаясь вниз, они фотографировали друг друга на переходных площадках на фоне панорамы зимнего Парижа и даже в обнимку с химерами. После Нотр-Дама они прошли на Марше Неф в любимое кафе Марго. Каскадный фонтан на Сен-Мишель зимой не работал. Деревья были голыми. И шел снег. А в остекленном кафе было тепло и уютно. Они пили горячий шоколад. Марго курила, и сигаретный запах не казался противным. Она спросила:
– А какие у тебя были отношения с мадемуазель Пуни?
– Она была стюардессой на корабле. – Глядя в окно на мост и площадь Сен-Мишель, Марго сказала:
– Мне показалось, что она в тебя влюблена.
– Она говорила, что влюбляется во всех мужчин, – вспомнил он слова Виолетт. – А в нее никто.
– Это похоже, – согласилась Марго. – Она некрасива, но в ней что-то есть. Возможно, она действительно талантлива. Ты зря на нее злишься.
Когда они вернулись на выставку, столпившиеся в большом зале посетители слушали выступления искусствоведов и профессоров. Здесь были и репотртеры с фотоаппаратами. Марго тихо спросила о чем-то молодого мужчину, повидимому, ее знакомого по университету, а потом шепнула Полю:
– Мы опоздали. Мама уже сказала свою речь. – Лысоватый мужчина заканчивал свое выступление перед микрофоном. Он говорил:
– Во времена гитлеровского режима все виды авангардизма были просто запрещены. Теперь же мы видим, что старые методы оценки творчества художников не совместимы с пульсом современной жизни. – Поль, наконец, увидел маму. Она стояла у того же окна, где он выслушивал ее наставление. Лицо ее было абсолютно безучастно. У микрофона был теперь подвижной полный стареющий критик. Он говорил:
– Нет сомнения: реализм ушел в прошлое. Безусловно, картина студентки мадемуазель Пуни привлекает зрителей. Но их привлекает не сама живопись, а сюжет картины. Живопись – самостоятельный вид искусства. В него не должна вторгаться литература. Теперь уже всем ясно доминирующее значение спонтанного метода, когда художник непосредственно передает свои ощущения зрителю. Это доказывают такие признанные шедевры как «Джоконда» Леонардо, «Качели» Ренуара, «Текучесть времени» Дали, абстракции Кандинского. Обратите внимание: я не разделяю стилей. Я подчеркиваю спонтанный метод великих художников. – Мама подошла к Полю, взяла его под руку. С другой стороны Марго, как обычно, держала его обеими руками за локоть. Они все трое переглянулись, улыбнулись. У микрофона критика уже сменил молодой профессор школы:
– Я полностью согласен с мнением мадам Дожер. Вот я смотрю на эти картины, – он обвел рукой стены большого зала, – и нигде не вижу профессиональной линии и отработанного колорита. Студент, не прошедший практику реализма, не может состояться художником ни в какой манере, ни в каком стиле. – Мама тихо сказал:
– Эти споры я слышу уже много лет. Ничего нового. – Они втроем направились к выходу через малые залы. Здесь тоже была публика. Больше всего люди останавливались перед картиной Виолетт. Они все трое тоже невольно остановились. Некоторые посетители тут же стали глазеть на Поля, узнавая его. Мама и Марго продолжали держать его под руки. Мама тихо спросила:
– Тебе действительно не нравится? – Поль недоброжелательно смотрел на картину. Все было отчетливо прорисовано: и лицо, и руки, и половые органы, и головной убор из крашеных кистей камыша. Особенно отчетливо были выведены ногти на ногах. Только небо и море были нарисованы грубыми мазками широкой кисти. Наконец, Поль высказался: